Воспоминание представил Богуш Анатолий Иванович:

Семьдесят три года  прожил, а ругать себя не перестану.  Ну, что мне стоило, пока живы были родители – мама Валентина Ильинична, папа Иван Антонович  и бабушка Оля, расспросить их обо всем, подробно записать, чтобы и самому помнить, и детям, и внуку рассказать. Но нет, ни я, ни моя старшая  сестра, не записали, да и слушали-то мы с ней вполуха.

Сказать, что мои родители и бабушка Оля очень-то распространялись о своей жизни, — значит поступить против совести. Ни мама, ни папа, ни бабушка Оля не любили возвращаться к прожитому и пережитому в войну. Но временами… когда приходили гости, когда душа требовала, ни с того ни с сего…

Ну, например, приходит бабушка Оля из коммунальной кухни в наши две комнаты в квартире на Васильевском от соседки, Антонины Петровны, и говорит: «Петровна мне сказала: «Тетя Оля, вы у нас герой трудового фронта”. Это бабушка рассказала ей, как была на рытье окопов недалеко от Луги около станции Батецкая, летом 1941 года и как фашисты на самолетах бомбили работающих на окопах женщин. И далее следовала сама история…

В послевоенном Ленинграде мы жили в старинном доме  на Васильевском  острове, где до войны жил папа, в доме, который по счастливой случайности не был разбомблен, хотя все соседние дома очень пострадали от многочисленных бомбежек и на нескоро восстановленном соседнем доме осталась надпись «Граждане, эта сторона улицы наиболее опасна».

К началу войны маме было двадцать три года, была она студенткой третьего курса Кораблестроительного института. Началась блокада, но Кораблестроительный институт продолжал обучение. И только осенью, перед тем как замкнулось кольцо блокады, институт был эвакуирован из Ленинграда. Мама осталась в городе и начала  работать на Балтийском заводе, ремонтируя боевые корабли.

Она рассказывала, что ее всегда подкармливали  экипажи ремонтируемых кораблей, отдавая ей часть своих маленьких и скудных суточных пайков. Только это, наряду с  рабочей продовольственной карточкой, в конечном счете, позволило ей не умереть от голода и выжить в самую страшную и голодную первую блокадную зиму.

Бабушка Оля была эвакуирована  вместе со своим заводом «Электроаппарат» в Свердловск и всю войну жила там, вернулась в Ленинград в 1944 года после снятия блокады.

В конце зимы 1941-1942 года студенты старших курсов «корабелки» получили распоряжение выехать из Ленинграда и продолжать обучение в эвакуированном институте.

            И мама со своей подругой по Дороге Жизни выехали на материк, удачно проехав по льду Ладожского озера без бомбежки.

          Далее началась эпопея поиска местонахождения института на огромных просторах страны. Но, несмотря на войну, четкая и слаженная работа всех органов управления государственным хозяйством позволила маме и ее подруге приехать в институт, эвакуированный в город Пржевальск на берегу озера Иссык-Куль. В 1944 году состоялась успешная защита дипломной работы и возвращение в родной город Ленинград, из которого мама больше никогда не уезжала.

С папой мама познакомилась после войны в 1945 году и они сразу же поженились.

Мой отец прожил очень трудную и иногда трагическую жизнь. Родившись в 1905 году в Риге и оставшись сиротой  в 10 летнем возрасте он попал в Петроград и пережил все невзгоды предреволюционных, революционных дней и Гражданской войны в Петрограде- Ленинграде. Беспризорничал, но ему повезло: Комиссия по улучшению жизни детей (КУЖД), созданная в стране и управляемая чекистами, направила его на работу на завод духовых музыкальных инструментов, на котором он проработал всю жизнь, став известным на весь мир выдающимся мастером – создателем великолепных духовых инструментов. На его инструментах играли все ведущие музыканты СССР.

Во время блокады папу не призвали в армию из-за травмы глаза, полученной на производстве, но направили служить в военизированную пожарную службу местной противовоздушной обороны (МПВО) Ленинграда и он пережил в городе всю блокаду, участвуя в тушении многочисленных пожаров от бомбежек, в том числе и всем известный пожар продовольственных Бадаевских складов.

Пожарным во время блокады давали продовольственные пайки как солдатам. Очень часто в паек входила мороженая гнилая морковка, которую приходилось есть, после войны папа не мог не то, что есть, а даже видеть морковку – его мутило сразу же.

Сохранилась в нашей семье его фотографии 1945 года. В военной форме, перепоясанный портупеей, стоит рядом с мамой,  очень худой, изможденного вида пожилой мужчина, а ведь ему было всего 40 лет. Папа никогда не рассказывал о блокадной жизни и всегда замыкался, когда говорили об этом другие.

Мои родители — это два человека из тех, кто через всю жизнь пронес такие ленинградские качества, как достоинство, трудолюбие, несгибаемость под ударами судьбы и тяжелейшим испытанием блокадой Ленинграда. Город не умер и не сдался благодаря этим качествам, присущим подавляющему большинству ленинградцев.

И очень горестно и противно читать, и слушать современные рассказы  о трупах, каннибалах,  «зажравшихся партийных начальниках».

У каждого, конечно, свои воспоминания. Но для меня послевоенный мой родной город — это дух взаимопомощи, взаимопонимания и уникальной ленинградской интеллигентности.

Эти мои заметки я пишу сейчас не только для того, чтобы, пусть и запоздало, признаться в любви к своим прожившим очень нелегкую, но такую честную жизнь родителям. Были миллионы других таких же советских людей, которые одолели фашизм и не потеряли человеческого лица. И я очень не хочу, чтобы они были забыты.